Игумен Савва: "Агрессия против религии - это механизм психологической защиты"

О сегодняшнем госте журналисты «Вечернего Гомеля» слышали уже давно. Причем не только как о человеке утонченной духовности, но и как об отличном собеседнике. Игумен Савва(Мажуко), насельник Свято-Никольского мужского монастыря, одинаково свободно говорит о религии, политике и культуре, не навязывая и аргументируя свое мнение. Он автор многих научных трудов, печатается в периодических изданиях и читает лекции студентам ведущего вуза Полесья. Сегодня гость «Вечерки» отец Савва поделится своей точкой зрения на развитие современного общества.

 
– Отец Савва, что же подвигло Вас на выбор такого пути?
– Невозможно сказать, почему человек избирает такой путь. Своим студентам я говорю, что у меня просто не было выбора. Истина и свобода – вещи несовместимые. Если нечто кажется правильным и вы действуете в соответствии с этой истиной, вы уже несвободны. Вот избивают на ваших глазах женщину. Вы понимаете, что единственный правильный способ поведения – защитить ее. Так и действуете. Вот и я. Как только понял, что это и есть мой путь, другого выхода у меня не было. Здесь можно, конечно, удариться в лирические спекуляции о разбитом сердце. Такое бывает, но редко. Разбитое сердце – это отрицательное понятие, а для того, чтобы чем-то заниматься, нужно большое желание, нужно любить это. 

– Легко ли быть служителем Господа в современном мире?
– Жизнь священника – это рабство. Мой младший брат собирается рукополагаться в священники. Я отговариваю его уже второй год. Потому что он многих вещей себе не сможет позволить. Ты всегда должен жить по уставу и ехать, куда пошлют. Бывает, и на пепелище с женой и детьми.

– Как на Вас окружающие обычно реагируют?
– У нас нет культуры общения со священниками. Большинство, встречая священников в реальной жизни, просто не знают, как себя с ними вести. Я перед нашей встречей заходил в кафе попить кофе. Просто интересно наблюдать за реакцией людей. Вот стоит священник, пьет кофе. Кто-то пугается, кто-то спокойно к этому относится, а вы не представляете, насколько часто оскорбляют. Со мной друзья-священники порой не хотят ходить. Я вечно чем-то к себе притягиваю конфликты. Обязательно найдется пенсионер, который скажет, что мы раскормились на людском горе. И не объяснишь им, что священники толстые от малоподвижного образа жизни. Мы же не смеемся над инвалидами или теми, у кого сахарный диабет. Мы вроде и стали городской нацией, но стиль общения у нас сохранился деревенский. Терпимости нет. Да и среди священников тоже так. Всем нужно стараться работать над собой. Агрессия против религии – это механизм психологической защиты. Если признать, что Бог есть, то мои действия – это свинство, а я не могу признать, что я свинья. Поэтому я выбираю отрицание и оскорбление.  Есть многие вещи, которые нам позволительны, но могут быть неправильно восприняты прихожанами. Недавно наши священники купили абонемент в бассейн, так какая-то прихожанка их там увидела и накатала жалобу. Ничего плохого в плавании нет, но такое возмущение всех испугало. Дикость!

– А священники в отсутствии взаимопонимания не виноваты?
– Виноваты тоже. Но священников в Гомеле очень мало. Сейчас 10 вакансий в городе, на которые просто никто не идет. Семинария не справляется.
– Уже многие десятилетия обществом правит прогресс. В стремительно изменившемся мире что-то изменилось с точки зрения религии?Время идет, а церковь под него подстраивается?
– А под что подстраиваться?Один американский священник, когда его спросили, какие сейчас есть новые грехи, ответил: «Знаете, даже скучно. Никаких новых грехов». Да, время изменилось. Появились сотовые телефоны, нет границ, я с приятелями из Австрии в скайпе общаюсь. Но то, с чем «работает» религия, – зависть, ненависть, злоба, похоть – это все осталось. В какие бы упаковки ни облекалось, это все равно грех. Поэтому никогда и не будет нерелигиозного общества: кому-то нужно лечить раскол в душе человека. Церковь будет всегда.

– Ну, с духовным наполнением понятно – церковные догматы неприкосновенны. А что касается обряда?Ведь в современном быстротечном мире не у каждого есть время, чтобы отстоять всю службу. И церковно-славянский язык не всем понятен.
– Это все стереотипы, не более того. Когда вы соприкоснетесь с этим, придя в церковь, поймете, что все достаточно просто. Церковь – это очень высокая культура, прежде всего, культура мысли. Обряд – плод нашего мифического, бессознательного мышления. Почему я крещусь тремя перстами, почему мы при встрече пожимаем руки, почему вы сначала мне предложили сесть, а потом сами сели?Жизнь наша ритуализирована в очень большой степени. Обряды всегда менялись, но к этому процессу надо относиться бережно. Каждый год мы менять ритуалы не можем. Они должны оставаться неизменными. 
Церковь работает с пограничной сферой – она рядом с рождающимся и умирающим человеком. И здесь ломать обрядность очень опасно. Она, конечно, меняется, но постепенно. Набор символов нужен и в церкви. Православный мужчина снимает шапку, женщина – покрывает голову. В принципе, соблюдение всех этих обрядов не нужно, но человеку так удобнее. В каждой национальной и религиозной культуре свои символичные коды. У нас индусы в храм приходят и снимают обувь. У них такой жест почитания, они по-другому не могут. А церковно-славянскому языку очень легко научиться. Пару недель в опыте церковном, книги и Интернет. И службы не настолько длинные, и вовсе от человека не требуется стоять всю службу. И не так много это занимает времени на фоне того, сколько мы, тупо уставившись в телевизор, смотрим «Доктора Хауза». 

– Но ведь некоторым эти символы заменяют саму веру: перекрестился, поставил свечу, поцеловал икону – и считает долг по отношению к Богу исполненным.
– У Диккенса есть замечательная фраза: «Порок – это добродетель, доведенная до крайности». Все можно довести до крайности. И толерантность, и демократию, и религию. Поверхностное понятие христианства было всегда.

– Есть еще одна сложность. Человек хочет прийти в церковь, но обязательно найдется околоцерковная бабушка, которая испортит все попытки прикоснуться к религии. Одернут, поругают, обвинят во всех сметных грехах, заставят платок по всем окрестностям искать.
– О, это вопрос культуры. Вы думаете, эти бабушки мне не хамят?( Смеется). Ко мне после отпевания как-то подошла старушка с вопросом: «Сколько дней должен стакан с водой стоять на окне: 40 дней или полгода?» Я говорю: «Вообще не должен». А она на меня презрительно так посмотрела: «Бацюшка малады, нічога не ведае».  Я, наверное, могу даже причину этого бескультурья назвать. Всегда в церковь ходили люди, которые в город приехали из деревень. Религиозность у них неглубокая, обрядная. Но человеку материальному, который на земле обеими ногами стоит, нужна такая обрядность, он должен ее «пощупать». Я не говорю, что это плохо. Мы, люди городские и деликатные, говорим тише, не позволяем себе лишних, ярких и широких жестов. Если тебя стукнули по плечу, это грубость. А есть у нас бабушка, которая такое обращение практикует. Я как-то свечку ставил, а она меня со всего размаху по руке ударила. Если я это транспонирую, окажется, что для нее такое поведение нормально. Ей нужно толкнуть, пихнуть, стукнуть. Они очень материальные люди. 

– Интерес к православию в последние годы возрос. Сейчас вводятся факультативы в школах. Может, Закон Божий станет обязательным предметом для школьников?
– Надеюсь, что не станет.

– Надеетесь?Так Вы против?
– Да. Самый большой вопрос: кто будет это преподавать?К чему «непрофессиональное» преподавание может привести?Ни к чему хорошему. Факультатив – это нормально. А церкви свои школы нужно организовывать.

– Вы читаете лекции в университете имени Ф.Скорины. Вам со студентами общаться легко?Вопросами не засыпают?
– Я, признаться, небольшой любитель преподавать и писать статьи. Не всегда это просто. Вопросов ехидных мне, правда, не задают. Но в целом, чувствуется не очень высокий гуманитарный уровень. Меня это беспокоит. Я понимаю, что у нас государство маленькое и просто не может себе позволить погружать студентов в глубины гуманитарных наук, которые, в принципе, для народного хозяйства бесполезны. Но без философии, классических языков, хорошего знания литературы совершенно невозможно даже уровень естественных наук поддерживать. А гуманитарные в школах и так зажимаются. Самая главная задача школы – помощь в выражении своих мыслей – не выполняется. Людям не хватает языка. Человек, не освоивший речь, не может ничего, ни в политике, ни в экономике. Студенты быстро устают, теряют нить разговора. У нас в университетах готовят не ученых, а педагогов. К тому же я вообще не понимаю смысл тестирования. А введение 10-балльной системы – еще один пример смены кодов. Родители и дети сейчас просто не понимают друг друга. Если раньше «пятерка» – это знак успеха, то как теперь соотносить, непонятно.

– А как Вы относитесь к двуязычию в нашей стране?Белорусский еще не умер?
– Белорусский язык есть, потому что есть Колос, Крапива, Короткевич. Популяризация языка сейчас необходима. Я раньше радио включал, только чтобы в исполнении старых дикторов послушать «вкусную» белорусскую речь. А теперь у нас даже русский язык позиции сдает. 

– А как же популяризировать, если в школах количество часов сокращается и сокращается?
– А почему вы молчите?Если учителя не возмущаются, то так им и надо. Почему не собраться, не привести доводы, не возмутиться?Жалуйтесь, стучите, судитесь, пиарьтесь!У меня много знакомых-педагогов, они очень умные люди. Но ум должен еще сочетаться и с волей. Нельзя все время сидеть на кухне и критиковать. Все наше диссидентство – это тоже механизм психологической защиты. У нас всегда кто-то виноват. А сами мы что сделали?Почему не перечитать лишний раз законодательство, не поспорить с начальством?

– Церковь творит политику?
– Политика – это всегда определенная грязь. Церковь всегда дистанцируется от политики, но мы должны быть с народом. А если у государства и церкви совпадают интересы, то почему бы и нет?Это как из двух зол выбирать меньшее.

– И вопрос, который очень интересует нашу редакцию. Не так давно у нас была публикация на тему торговли в церквях. Мы пытались говорить с несколькими священниками, но больше задали вопросов, чем получили ответов. Так все-таки, не превратили ли «Дом Отца Моего в дом торговли?»
– Вопрос сложный. Понимаете, есть вещи очень удобные, и от них никуда не уйти. Вот освящаю я квартиру. Меня хозяин спрашивает: «Сколько это будет стоить?» А почему спрашивает?Потому что он человек вежливый, понимает, что я потратил время и силы, чтобы приехать. Звонит другу, которому уже освящали квартиру, и спрашивает, сколько тот заплатил. И человек себя комфортно чувствует. Пускаться в лирику я не хочу. Мы тоже живые люди. У нас в церкви есть газ, отопление, вода, электричество. Храм свой мы арендуем у государства и еще постоянно реставрируем. Содержать хор – дорогое удовольствие. Платить бухгалтеру, сторожам и кухаркам тоже надо. Я бы мог сказать им: «Идите с миром!» – или дать хлеба с панихиды. Но это смешно. В этом вопросе очень много демагогии. Другой вопрос – торговля внутри самой церкви мне кажется неуместной. Но человеку нужно где-то покупать иконы и книги. Это удобно, люди привыкли. Но сопутствующие товары, типа платков, внутри храма не продают.

– А вот в соборе Петра и Павла продают и платки, и ремни с молитвами, и статуэтки.
– Ну, что я могу сказать?

– Есть профессии, представители которых вынуждены привыкать, предположим, к смерти: например, милиционеры, врачи, работники морга. У священника в алтаре, где на престоле, в Святых Дарах, таинственно и действительно пребывает сам Господь, привыкания к святыне не возникает?
– Конечно, возникает. Но как бы ни бравировали своим цинизмом гробовщики или работники морга, это все равно механизм защиты. При вас он спокоен, но внутри все равно остается человеком. Что касается священников, то тут все очень субъективно. Сегодня ты один, завтра другой. Если у человека высокое давление, как он сможет отстоять всю службу, например?Блез Паскаль говорил, что человеческая мысль способна объять весь мир, но одна муха, севшая на тебя, способна перечеркнуть все старания. Вот так и священник, он просто человек. У него может болеть нога или живот. 

– Люди нередко падки на красивые средства передвижения. А зачем отцам «Мерседесы», не хватит ли стареньких «Жигулей»?
– Апостол Павел говорил: «Я могу жить в богатстве, могу жить в бедности – это для меня ничто». Плохо, если обладание дорогими вещами для священника принципиально важно. Но если бы у вас были старенькие «Жигули», вы бы знали, что большую часть времени вы будете тратить на поддержание их в рабочем состоянии, а не на использование по назначению. Нормальная машина – это просто практичная вещь. У нас в Беларуси священники вообще не богаты, в отличие от России. В Гомеле только несколько настоятелей владеют дорогими автомобилями. 

– А почему наши священники беднее?
– Беларусь всегда была полигоном атеизма. У нас мало верующих, у нас нет олигархов, которые могут построить личный храм. У меня знакомый служит на Рублевке, так он, простой священник, располагает большими средствами, чем вся наша Гомельская Епархия. В Москве несколько приходов могут поддерживать издательства, содержать богословский факультет.
Некоторые, конечно, роскошествуют. Но это очень субъективно. Я и сам не могу сказать точно, как повел бы себя, если бы у меня было состояние Абрамовича.
– Расстриглись бы?
– Я?Нет. Менять свою жизнь на скучную мирскую?( Смеется). Никогда.

– Почему мы так мало слышим о современных священниках – мыслителях, подвижниках?Как увидеть утонченную духовность современных отцов церкви?
– Есть специальные журналы. Они, правда, издаются маленькими тиражами. Читать некому. Как-то редактор отправила мою статью в журнал «Фома», такое достаточно «гламурное» церковное издание. Ее опубликовали, но назвали слишком заумной. Потому что стараются адресовать чтиво людям среднестатистическим. Тех, кто читает серьезные вещи, мало, и они, к сожалению, не богаты.

– Все эти вопросы, непонимание между священниками и паствой не возникает ли от того, что общения крайне мало?Когда приезжал к нам в университет Митрополит, мы сумели задать ему ровно два с половиной вопроса… Священники не разговаривают с народом?
– Да разговариваем мы. Просто среди нас есть люди, которые лишены и дара слова, и педагогического дара. Я бы священникам даже лицензию специальную выдавал. Есть у меня знакомый, чудный священник, его прихожане очень любят. Но два слова он связать не в состоянии. Не такое трепло, как я.(Смеется). Не всем дано. А тот, кто может, тот нарасхват, везде должен успеть побывать и со всеми пообщаться. А настоящие прихожане своего священника знают. У них проблемы с общением нет. Иногда, наоборот, баловство начинается. В два часа ночи звонит какая-нибудь раба Божия: «Батюшка, меня мысли одолевают!» А насчет Митрополита, так он человек очень пожилой. Я, кстати, когда он к нам приезжал, посмотрел на то, как неудачно была организована с ним встреча. Нагнали китайцев, физкультурников, а некоторые курсы филологов вообще не пустили. А ведь именно им нужнее всех была эта лекция. И жаль, что он только прочитал лекцию, а не общался со студентами.

– Недавно на страницах нашей газеты Вы, комментируя новый статус Гомеля как культурной столицы, назвали его предоставление авансом. А может, забыть об этом звании и подумать о каких-то бытовых нуждах?
– Ну, во-первых, у нас не так все плохо с бытом. Сравнительно, конечно, но мои друзья приезжали из Америки и говорили: «У вас, по сравнению с нашим Чикаго, рай!»  У меня студенты спрашивают часто: «У вас в храме чаши позолоченные. Почему бы их не продать и не накормить нищих?»  Съесть можно все. Но мы же не ради этого живем. Вот, кстати, показатель уровня культуры. Помните, есть знаменитое изображение Сартра в парижском кафе, где он пишет очередную статью?А теперь представьте наш общепит. Чтоб у нас кто-то так сидел!.. Музыка гудит со страшной силой... А вот где у нас места, чтобы было тихо, дешево и не накурено?Вот сделали бы одну из прилегающих к Советской улочек пешеходной. Но для таких радикальных перемен нужно воспитать целое поколение. То же самое касается образования, правовой культуры. Это же ненормально, когда в поликлинике тебя начинают унижать еще в регистратуре. И ты уже воспринимаешь это как должное. Хотя некоторые книгу жалоб уже требуют и в суд обращаются. Мы развиваемся. Вот мы планируем на территории монастыря сделать хороший книжный магазин, а рядом кафе и лекционный зал. Если у нас таких мест станет больше, если мы во вкус войдем, если театры перестанут людей пугать, если сформируется любовь к спорту, надежда еще есть. С Богом!

Ольга ВАЛЬЧЕНКО
[email protected]